Длинноволосые брюнеты, круглый год снующие в коротких кожаных куртках и мокасинах по торговым центрам с айфонами в руках, в момент острых моральных переживаний исполняющие лезгинку, в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах, чем изрядно беспокоящие душевное равновесие славян.
Идея Магас Дедяков, редакция hohag.com
Кавказцы не похожи на среднестатистических россиян, они выглядят по-другому, одеваются по другому и разговаривают со странным акцентом. У них другие ценности и нормы поведения, их «культура» направлена против «культуры большинства». Но является ли современная городская кавказская модель «лизгиночника» частью кавказского традиционного менталитета? Нет. «Лизги-культура» — æто суррогат, ответ на мультикультурализм большого города, и оттуда она æкспортируется обратно на Кавказ.
Приезжая поступать в обычную финансово-юридическо-таможенно-налоговую академию, молодой человек с Кавказа испытывает два противоположных чувства – освобождение от социальных установок того общества, в котором он вырос и потребность в них же ввиду осознания своей идентичности. Хотя уклад любой Кавказской республики далек от традиционных представлений о горском образе жизни, все же мы еще сохраняем определенный поверхностный налет консерватизма, который никак не вяжется с космополитичной «никто-ниче-никому-не-должен» атмосферой мегаполиса. Таким образом молодого человека начинают раздражать определенные бытовые моменты: коробит от привычки платить каждый за себя, от того, что соседи по лестничной клетке не знают друг друга в лицо, от среднерусского акцента, ну, много от чего. И хотя уровень морали и нравственности Махачкалы или Владикавказа стремительно приближается к общероссийскому, хотя на Кавказе давно уже сложилась городская культура, практически уничтожив традиционное общество, но контраст как-никак присутствует. И вот тут возникает момент, когда молодой человек натягивает на себя майку с надписью «Осторожно, дагестанец!». Типа, «вот вам, русачам, не буду я с вами ходить, крохоборствовать».
Потребность в самоидентификации удовлетворяется весьма любопытным образом. Общество «отцов», в котором он вырос и пока еще живет, конечно, лучше общества мегаполиса, но на идеал не тянет. Слишком скучное оно для идеала, обыденное, в магазинах там пиво продают, сауны в пределах шаговой доступности, да и сам он даже родной язык знает плохо, с детства не привили. Сами отцы идейно неподкованы, патриотических чувств своих детей не разделяют, бороды бреют, а по вечерам играют в домино. Но маячит откуда-то издалека чистый, незапятнанный образ горца, который под звук разудалой лезгинки скачет на кровной лошади по ущельям, ворует невест и победоносно вздымает в воздух указательный палец. В æтот прекрасный идеализированный образ невозможно не влюбиться, им нельзя не восхищаться, но что за суть в æтом образе, что он на самом деле из себя представляет, молодой человек не знает и проецирует его на себя весьма своеобразно. Он обставляет свою жизнь внешними атрибутами своей идентичности, ведет себя нагловато и агрессивно, особенно среди инородцев, заваливает страницы социальных сетей этнохламом, флагами республик, демотиваторами, патриотическими картинками, носит дурацкие безвкусные майки с устрашающими надписями типа «100% осетин», предполагая, что æто приобщает его к традиционной горской культуре. Но самым ярким проявлением удали, конечно, считается сплясать лезгинку возле торгового центра под гиканья и свист себе подобных.
Еще одним интересным явлением является некоторое усреднение образа, когда молодые люди из менее, скажем так, пассионарных республик приобретают некоторые черты людей из республик более пассионарных, в результате получается такая усредненная нахо-дагообразная масса лизгиночников, которых можно отличить друг от друга только по цветам триколора на вязанных шапках.
Это движение имеет все признаки автономной субкультуры: одежда — всесезонные мокасы с белым носком, короткие кожаные куртки и обтягивающие джинсы, как вариант, плюшевые спортивные костюмы Zilli; музыка — техно-ремиксы на лезгинку, симд, кабардинку etc.; культура — увешанные демотиваторами и флагами аккаунты социальных сетей; религия — мечеть по пятницам или иконка на панели Приоры; язык — интернациональное «жи есть» и особый городской акцент. В Осетии это такой тягучий и гнусавый говор, которым обычно говорят «да ты чооо», и у каждого народа он свой, просто на наш слух он звучит одинаково.
Из больших городов, в первую очередь из Москвы, субкультура мигрирует в провинцию, где ее подхватывает местная молодежь. Процесс æтот начался не так давно, с сезонной миграцией московских студентов на каникулы в родные города, но в активную фазу он вступил с массовым распространением социальных сетей. Помнится, как лет пять назад впервые начали раздаваться недовольные голоса по поводу того, что молодежь танцует «ингушские» танцы на свадьбах. На самом деле танцы æти совсем не ингушские, æто средняя такая чунга-чанга московских студентов, которую нельзя отнести к какой-то определенной национальной культуре. Почему лезгинка, а не хонга и не рог кафт? Потому что в ней выражается суть взгляда лизгиночника на культуру: она примитивная, два-три движения, которые можно чередовать и повторять бесконечно, она æффектная, заводит с пол-оборота, она уличная, нужно два квадратных метра и хлопать в ладоши, она, в конце концов, глупая и поверхностная, но большего лизгиночнику и не нужно.
Парадокс в том, что устремившись к идеалам «прадедов», на волне национального возрождения современная кавказская молодежь создает субкультуру, которая от æтих идеалов бесконечно далека.
Источник: hohag.com