Мурашки

Я вчера не ходил на Похороны. (Если это мое признание у вас вызвало неприязнь или даже шок, прошу не читать дальше мой пост).

Впрочем, за день до этого я собирался пойти проводить в последний путь Главу Северной Осетии. Мои планы изменились после того, как я почитал мою фрэнд-ленту в Фэйсбуке. Я читал пост за постом, и мои мурашки на теле становились все больше и больше. Сперва это были искренние мурашки. Они появлялись от незамысловатых слов простых жителей, которые рефреном повторяли про веру и надежду. И это я готов понять.

Но на смену таким понятным мурашкам пришли другие – мерзопакостные. Природа этой неприятной парестезии (мурашки – по научному) крылась в публикациях знакомых мне людей, от которых я никак не ожидал такого проявления скорби. И дело не в том, что публикации эти были многословнее и пафоснее, чем другие. Просто как-то странно-противно читать, например, клятвы продолжить дело Агузарова человека, у которого долгое время на обложке аккаунта в Фэйсбуке висела огромная фотография бывшего премьер-министра. Непонятно-мерзко становилось и от эмоциональных обличений прошлой власти, вышедших из под пера людей, чей бизнес стал успешным как раз только благодаря близости к ней.

Борьба мурашек закончилась в пользу мерзопакостных. И я решил не идти на похороны.

Наблюдая по телевизору море людей, пришедших проводить Тамерлана Агузарова, я все думал: хотел бы Тамерлан Кимович таких похорон? Готов ли он был к такой посмертной славе? Ведь если бы несчастье в семье Агузаровых случилось даже год назад, вряд ли бы на городских рекламных щитах висели баннеры с фотографией депутата Госдумы. Да, эти 8 месяцев круто изменили судьбу Агузарова. Но изменили ли они нас? – вот в чем вопрос.

Тысячи людей в эти дни на этот вопрос дают положительный ответ. У меня нет права не верить им. И раз столько жителей республики говорят о том, что поверили и что у них появилась надежда на лучшее, значит, так оно и есть. Более того, не скрою, что и у меня самого были определенные ожидания от нового Главы. И мне искренне жаль, что теперь я не смогу проверить их.

Завышенные ожидания порождают гипертрофированное разочарование. Агузаров не успел разочаровать. В этом, на мой взгляд, кроется феномен той самой веры и надежды в него. Но есть еще один фактор, который повлиял на восприятие личности Главы. Его постоянно сравнивали и сравнивают с прошлым руководителем республики. Другими словами, плюсы Агузарова – это минусы прошлой власти. Но лично для меня в этом обстоятельстве и содержится главная проблема нашего общества, которому, судя по тому, что я читаю и слышу в последнее время, наконец удалось сплотиться.

Я не могу никак отделаться от одной мысли: если мы в годы так называемого мамсуровского застоя все понимали, что творится беспредел, то почему мы не объединились тогда? Почему мы допустили отмену прямых выборов? Почему ни разу митинг против «Электроцинка» (победу над которым уже записали в актив Агузарова) не собрал даже сотой доли того народа, который сегодня был на похоронах? Почему мы обыденно рассуждали о том, кто, как и с чьей помощью распределяет количество мест от партий в Парламенте? И еще много ПОЧЕМУ.

В многочисленных скорбных комментариях под моим же постом, написанным в день смерти Главы, затесался один, казалось бы, невинный вопрос: «А можно узнать, что сделал Агузаров?» Вместо конструктивных ответов автор этого вопроса получил буквально плевки и предложения посетить психиатра. В этом месте я вспомнил рассказ своей мамы, которая училась в одном классе со знаменитой Альбиной Баевой. В тот день, когда умер Сталин, весь мамин класс рыдал, все, кроме Баевой. Когда уговоры не помогли, будущую гордость Осетии банально побили. Чтобы плакала. Кстати, я неоднократно в сети встречал такую аналогию, мол, народ так не плакал с похорон Сталина. И такие сравнения тоже вызывают мурашки.

Я верю большинству скорбящих по Тамерлану Кимовичу. Они искренни в своем горе. Но мне очень бы хотелось, чтобы все, кто сегодня говорит о продолжении дела Агузарова спросили себя:

Готов ли я сам не давать взятки, чтобы облегчить себе жизнь или получить желаемое?

Согласен ли я не покупать результаты ЕГЭ для своих детей?

Могу ли я отказаться от мечты, чтобы мои чада получили вне конкурса место потеплее и поприбыльнее?

Есть ли у меня силы отстаивать свои права в суде, а не прибегать к обходным путям?

Готов ли я пожертвовать своими интересами и выйти из «серых» схем выплаты налогов и зарплат своим сотрудникам?

Откажусь ли я от привычки золотить ручку инспектора ГАИ вместо того, чтобы соблюдать правила дорожного движения?

Буду ли я платить добросовестно за свет, газ, воду? Перестану ли отматывать счетчики, чтобы потом делиться с нечистоплотными проверяющими?

Пойду ли я на предстоящие выборы, чтобы проголосовать не «для галочки», а так как мне диктует моя совесть?

Смогу ли я не промолчать, когда вижу, как с моим близким поступают несправедливо?

Если на эти и другие не менее важные вопросы мы ответим положительно, то нам и в правду удастся объединиться. И тогда кончина Агузарова, в которого поверили, была не зря. Тогда дело Агузарова может продолжить любой, ставший Главой. Потому что у него просто не будет шансов нас разочаровать.

А проститься с Агузаровым я пойду. В обычный день, когда никто не увидит, как я положу красные гвоздики на могилу человека, который при жизни так и не понял, насколько в него поверили…